Новости – Общество
Общество
«Жизнь пронеслась, как Сабантуй»
Праздник в Доме престарелых. Фото: Полина Троянова.
Как встретили 9 мая обитатели Сормовского Дома престарелых
11 мая, 2014 02:12
9 мин
В Дом-интернат для престарелых и инвалидов Сормовского района мы приехали рано утром 9 мая с волонтерской организацией «Старость в радость». Волонтеры привезли для пожилых людей подарки — гвоздики, Георгиевские ленточки, конфеты «Птичье молоко», открытки ручной работы. Подготовили для стариков праздничный концерт: прочитали стихи о войне, спели песни военных лет под гитару. Старики аплодировали, повторяли строки давно знакомых песен. Потом мы пошли по палатам — поздравлять тех, кто не смог прийти на праздник, потому что не хватило сил.
Мы шли по узкому коридору и заглядывали в маленькие комнатки, в которых живут два-три человека. Кровати расставлены в палатах буквой «П», по-другому их и не разместишь. Для личных вещей — маленькая тумбочка, подоконник. Для одежды — один узкий шкаф на всех. Раньше в здании интерната располагалась больница, этим и объясняется такая теснота. При входе в палату в нос резко бьет запах человеческой жизнедеятельности. При нашем появлении кто-то приподнимался на одной руке, чтобы принять подарки, кто-то и вовсе не мог поднять головы.
– Три года назад моя жена, с которой я прожил 47 лет, умерла. Вот дочка и перевезла меня сюда. Я ведь больной, за мной ухаживать надо, а у нее работа, дети, — немного виновато рассказывает Геннадий Шипицын. — Но они меня навещают, не забывают, вот внук недавно с невесткой приезжал.
Геннадий Шипицын всю жизнь проработал на стройке — монтажником, строителем, каменщиком. А когда-то мечтал стать хирургом.
– Я родился в поселке Шаранга Нижегородской области. Но в 1948 году переехал к брату, в город Дербент, где он служил в армии. Было мне уже семь лет, пора в школу идти, а не в чем. Зима наступит — дома сижу, вот такая была бедность. Пошел учиться почти в девять лет, — рассказывает Шипицын. — После школы поехал поступать в Пермский мединститут на хирурга, но не прошел медкомиссию. Искупался, дурак, перед отъездом, простыл и оглох на одно ухо. Стою на берегу Камы, думаю, утопиться что ли? Подошел ко мне один мужчина, поинтересовался, что со мной, я открылся ему — ведь ребенок еще совсем был. Он взял меня к себе на грузовое судно разнорабочим.
Позже Шипицын увидел объявление о приеме учеников в строительное училище. Но зачислять его отказывались — паспорта не было.
– В те годы деревенским паспорта не выдавали. Были мы хуже крепостных крестьян. Но директор пожалел меня и прописал в училище. Так я там десять лет почти и прожил, — рассказывает Шипицын.
Из-за дочери ему пришлось вернуться в Шарангу. Она болела, и врачи посоветовали поменять климат. Проработал там, на местной стройке, больше 42 лет.
– Много в Шаранге домов осталось, к которым я руку приложил, — говорит Геннадий Шипицын.
Среди зрителей на концерте выделялась женщина в кресле-коляске. Почти все были одеты в цветастые халаты, вязаные кофточки, простые платьица, она — в черное, строгое кружевное платье с брошью. Оказалась, что Нине Кудрявцевой уже 102 года. Сотрудница интерната привезла женщину в ее палату и помогла перебраться с кресла-коляски на кровать.
– Ох, никогда я еще не чувствовала себя такой дряхлой, даже неудобно, — говорит Кудрявцева. — Я ведь только месяц, как сдала, а до этого сама ходила.
Наконец женщина уселась и извинилась, что не может меня ничем угостить.
– Разве дома я бы вас так встретила. Я бы вас чаем напоила, — заволновалась она.
Нина Ивановна — коренная ленинградка.
– Папа умер рано от простой, казалось бы, операции — удаления грыжи, — рассказывает Кудрявцева. — Мне самой несколько лет назад делали такую операцию, так я во время процедуры разговаривала с хирургом, а отец вот не перенес. Это были послереволюционные годы — Ленинград голодал, и отец был очень ослаблен. Мне было тогда семь лет, а всего нас осталось у мамы четверо детей.
После учебы в Ленинградском текстильном институте Кудрявцеву отправили в командировку в Таджикистан, в город Ленинабад, ныне Худжанд. Там она познакомилась с будущим мужем, инженером-технологом. Он разрабатывал систему искусственного орошения полей, она работала госбракером хлопка. В Ленинабаде молодая семья узнала о войне.
– В воскресенье, 22 июня, меня вызвали к начальству, чтобы я подписала кое-какие документы, — рассказывает Кудрявцева. — И в это время по радио, во дворе завода, объявили о начале войны. Я побежала домой, чтобы рассказать мужу. Он выслушал меня и не знал, верить или нет. Ведь только вчера в газете «Вечерний Ленинабад» было опровержение ТАСС, что сообщение о начале войны не соответствует действительности.
– Есть такие события, которые навсегда врезаются в память, — говорит Кудрявцева. — У моей коллеги 17-летняя дочь ушла санитаркой на фронт. Примерно через полгода пришла она ко мне в кабинет, вся в слезах, в руках держит конверт. В письме фронтовые товарищи Нади благодарили женщину за храбрую, честную и добросовестную дочь. Они сообщали, что Надя храбро спасала людей, но себя спасти не смогла. К письму они приложили ее комсомольский билет, простреленный, с запеченной Надиной кровью. Этот билет у меня до сих пор перед глазами.
Незадолго до войны Нина Кудрявцева с мужем хотели уехать в Ленинград, там их уже ожидала мама Нины Ивановны. Но война изменила их планы. Мужа отправили сначала в город Мары преподавать туркменский язык, а оттуда — на фронт. А она осталась одна, уже беременная.
– В ноябре я родила сына, — рассказывает Кудрявцева. — Супруг попросил привести ребенка к нему, чтобы познакомиться. И я отправилась на поезде с маленькой крошечкой, всего 28 дней от роду в город Мары. Муж посмотрел на сына и уехал на фронт, в следующий раз он увидел его только четырехлетним.
Супруг Кудрявцевой прошел Сталинградский фронт, Орловско-Курскую дугу, был несколько раз тяжело ранен. После войны он еще несколько десятков лет преподавал высшую математику в Ленинабадском университете. А вот мама Нины Кудрявцевой блокаду не пережила.
– В Ленинград мы так и не вернулись, — говорит Кудрявцева. — Братья выросли и жили со своими женами в одной комнате. А в Ленинабаде у нас была своя квартира. Трудности начались, когда возникли трения между Афганистаном и Таджикистаном. К русским стали относиться враждебно. Дочь уехала в Израиль. А мы вместе с соседями — в Нижний Новгород, так как они были родом из этого города. Соседи наши нас обманули: они помогали нам купить квартиру, а на самом деле оформили недвижимость на себя, и мы оказались на улице. Муж этого не пережил и вскоре умер. А мне некуда было деваться, кроме как в дом престарелых, почти десять лет я живу здесь.
– Вы общаетесь со своими детьми?
– Двоих детей я схоронила: сын утонул в десятилетнем возрасте, девочка умерла в восемь месяцев от инфекции, которую ей занесли при рождении. Другая дочь сейчас живет в Израиле, у нее там дети, внуки, правнуки — она счастлива. В прошлом году я приезжала к ней.
За окном у Нины Ивановны цветет яблоня. Спрашиваю, выходит ли она на прогулку.
– В последнее время я сдала сильно и никуда не выхожу, — признается Нина Кудрявцева. — У санитарок много работы, а самой лишний раз падать не хочется. Очень скучаю по общению, я ведь ни с кем здесь не дружу. Одна соседка глухая почти, другая из ума вышла. Не знаю, может, это у меня какие-то повышенные требования.
– А из администрации к вам приходят с поздравлениями, вы ведь долгожительница?
– Нет, не приходят, я же не нижегородка, обо мне никто и не знает, наверное.
Я попрощалась с Ниной Ивановной и вышла на улицу. На лавочке перед крылечком сидел седовласый мужчина с пушистыми белыми усами, а еще старушка, которая что-то бормотала себе под нос. Я села рядом. Женщина попросила меня открыть ей дверь, но мужчина тут же одернул меня.
– Оставь ты! Как вышла, так и войдет, — сказал он. — Сейчас ты ее пустишь, а она попросит тебя до палаты проводить, а потом передумает и поведет тебя в столовую, скажет «дай компотика», потом — «дай куклу» и так и не отвяжется. Здесь же не дом престарелых, а дом дураков.
Мужчине на вид было не больше 60 лет, и я спросила его, как оказался в этом заведении он.
– Да вот так. Жизнь пронеслась, как Сабантуй! Выработался я весь, здоровье все на производстве оставил, а теперь инвалид. Была у меня жена, да загуляла она. Я и думаю — черт с тобой! Развелся с ней. А вот ухаживать за собой не могу, мне тут удобнее — здесь и постирают, и накормят. Кормят, правда, — неважно. Вот напишут «салат с огурцом», а какой это салат — ни лучка, ни маслица.
– Друзья-то есть у вас здесь?
– Нет, какие друзья. Мужики меня сторонятся, так как у меня высшее образование, а со старушками мне не интересно. Ладно хоть сына вижу часто — он у меня студент.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
